Боевые паруса. На абордаж! - Страница 11

— Нет. Шли б вы своей дорогой, сударь.

Пока ноги не оттоптаны вторично. Иные девушки такие неловкие… И точно знают, как наступить человеку на ногу, чтоб тот перестал хромать лишь через месяц-другой.

— О, пощадите! В наказание я готов на время обратиться вашим слугой и помочь донести до дома корзину. Право, не знаю, отчего вы не поручили ее лакею: она ведь, наверное, тяжелая.

— Для меня — легкая. И знайте — если я не доверила ношу служанке, то вам ее не видать и подавно.

— Не доверяете? Зря… Неужели я похож на мошенника?

— Еще как! Только мошенники машут руками сильней, чем ветряные мельницы — крыльями.

— Но я не таков, поверьте. Возможно, вы примете в залог моей честности эти четки? Они стоят куда дороже вашей корзинки.

— Возможно, я кликну альгвазила и спрошу, не поступало ли жалоб по поводу хищения этих четок.

Голос у Руфины — ненамного тише того крика. Вокруг уже собрались охотники до скандалов и драк. И вот на месте самоуверенного кавалера — разбитый человечишка.

— Да, я нищий пикаро… Что поделать, сеньорита, так Испания награждает своих солдат…

Еще одна смена поведения. А толку? Сегодня Руфина неумолима.

— Тыловых дезертиров? — вокруг начинают собираться люди. Надо же, пикаро попытался обобрать Руфину де Теруан. Явно новичок в городе. Что ж, астурийская Хиральда сотрет его в порошок. Стоит посмотреть! Пусть вместо шпаг — слова, андалусийская публика обожает любые поединки, от кровавых до поэтических. На сей раз подвернулось нечто среднее. Пикаро — явно пикаро! — понимает, что его уже не выпустят. Если он не убедит людей, что…

— Я был во Фландрии! Слыхали? А теперь солдат не нужен никому!

Руфина подняла бровь.

— Фландрец? Хорошо. Назови свой полк. Роту. Где стоял? Как выглядит ваше знамя? Имя полковника? Молчишь?! Тогда пошел вон!

Куда тут идти, если чья-то ловкая рука вытащила из ножен шпагу, другие ухватили за локти. Кто-то не побрезговал сорвать с пояса тощий кошель с медью, да половину просыпал. Ну а где звон монеты, пусть и медной, там и альгвазил.

— Солдат-самозванец? — хмыкает. — Занятно. Что ж, хочешь послужить королю — это дело. Только, сдается мне, место тебе на галерах. Впрочем, посмотрим. Если четки не краденые, бояться тебе особо нечего. Врать у нас пока не запрещено. Мое почтение, сеньорита!

Учтиво приложил руку к вислым полям шляпы, намекая на приподымание, повлек беднягу в узилище. Известное дело — кроме главной тюрьмы, воспетой Сервантесом и осмеянной Кеведо, в Севилье имеются и иные застенки, попроще. Места, откуда несложно выйти до суда и вместо суда, ежели у тебя довольно эскудо и поручителей. Что ж, в этом патруле нет алькальда, а если судья не выходит на улицу, как положено по городским установлениям, то задержанного приходится к нему вести.

Увы, большинство младших алькальдов работает только на бумаге, а те, что есть, свои должности унаследовали. Получая жалованье, они редко исполняют обязанности — и хорошо. Что может быть страшней судьи, не ведающего законов? Пожалуй, город прав, проще бросить таким горсть серебра, чем расхлебывать последствия их работы.

Между тем пока подруга в полном сообразии с традицией старого плутовского романа поменяла в жизни очередного пройдохи темную полоску на претемнейшую, донья Ана успела поблагодарить сеньора-perulero да в таких выражениях, что тот отныне при желании всегда сыщет и дом неуклюжей, но очаровательной девицы, и церковь, в которую та ходит по воскресеньям.

Они его не видят. Еще бы — людей в соборе немало, пусть и теряются под этими сводами, но эту парочку потерять невозможно. Высокая девица, что нанесла на рынке злой удар по карьере пикаро — и, верней всего, начала для того жизнь гребца королевских галер — в какой толпе затеряется? В ее походке и манере ни следа спокойной горделивости, свойственной девушкам Андалусии, славной красавицами. Напротив, весь ее вид словно просит: не смотрите на меня! И я на вас не буду…

Взгляд невольно соскальзывает на ту, что рядом. Ту, что споткнулась. Нарочно, разумеется. Разве может споткнуться кошка? Истинная андалусийка — тем менее! У нее нет особенной фигуры — а та, что есть, создана корсетом. Да и невысоких — и, чего уж там, нехудых, девушек в Севилье — пруд пруди, в скрытое мантильей лицо не заглянуть. Но, Пресвятая Дева, как же она течет над мозаичным полом! Да ей даже вертугаден не нужен, чтоб скрыть от нескромных взглядов ножки. В то время как рослая подруга рядом попросту шагает. Немного даже тяжеловато. Корсет? Зачем одной доске другая?

Стоило девушкам войти в неф, впечатление переменилось. Спотыкавшаяся казалась среди готических колонн чем-то чуждым. Не то языческим, не то мавританским. Высокая… Коротко преклонила колена — одно, потом, словно нехотя, второе.

Разобрать слова молитв Гаспар не смог. Впрочем, явно было, что маленькая проговаривает привычную скороговорку многократных Ave или Pater Noster, прокручивая четки. Высокая — тяжело роняет латинские слова, четки не трогая. Встала. Прошептала несколько слов подруге, отошла в сторону, где стоит служка в белом одеянии. Короткий разговор. Туда — склянка. Обратно — тугой кошель, немедленно скрывающийся в глубинах кармана.

Половина дела сделана. Осталось — передать дурные вести и гарантировать, что они не потеряются по дороге.

— Благодарность его высокопреосвященства сегодня весома, как никогда.

— Разумеется, донья Руфина. Господин мой, архиепископ, если и не разделяет вполне все беды паствы, что воистину не по силам человеческим, то, по крайней мере, знает о них, а потому заботится о стаде своем. Прежде же всего — о тех, кто облегчает пастырское бремя. Он знает, какую дороговизну вызвала война. Увы, те эскудо, что лежат в кошеле, полны свинца. Так что мой господин всего лишь счел, что суть важней имени.