Боевые паруса. На абордаж! - Страница 36

Рука прошла насквозь. Пальцы разжались, поболтали. На помпе бросили работу.

— Ох ты! — Пожалуй, этот возглас был наиболее пригодным для того, чтобы сохраниться на бумаге.

— Вот такая труха, — подытожил Диего. — К завтрашнему дню корабль развалится под собственным весом. В дереве больше воды, чем сосны…

Время подробных объяснений пришло чуть позже. В кабачке, возле пылающей малиновыми углями жаровни. И, разумеется, под здоровенное блюдо раков, горячих, с кинзой, чесноком и белым вином — что может быть лучше приятельской беседы. Как бы о делах… Вот, например, разобрать наброски странного корабля с колесом, вроде мельничного, посередине корпуса.

— Тут у нас что?

— Тут колесо крепилось.

— А котел?

— Котел, как и другие секретные части, был сдан в арсенал Барселоны… Теперь, стало быть, у мятежников.

Вот и хорошо. Никто не позовет смотреть на прокопченную медяшку. А вот история — хороша! Оказывается, еще при деде нынешнего короля некий умелец соорудил судно, что ходило не на веслах и не на парусах, а силой сжигаемых дров. Показал королю. Филиппу Второму понравилось. Изобретатель получил щедрую награду. И верно, дело того стоило: с новоизобретенной машиной двухсоттонный «Тринидад» забегал на полном штиле шустрей любой галеры. На месте вертелся чище блохи, при этом сохранял часть борта не занятым для установки пушек. Казалось, участь гребных флотилий решена. Но все, что осталось от пожирателя поленьев — запись в архиве, засекреченный механизм, зеленеющий в захваченном мятежниками арсенале, и тлен, пробиваемый даже не кулаком — тычком пальцев.

На вопрос почему, Диего только поднял бровь.

— Что у нас все решает? Король в восторге, адмиралы тоже. Но вот приходит скромный такой человечек с чернильными пятнами на пальцах. И приносит калькуляцию: сколько стоит пища для гребцов. И сколько-дрова. Тут адмиралы вспомнили, что открытый огонь на корабле — это очень опасно. И с «Тринидада» сняли колеса… Тогда в Испании хватало людей.

— А сейчас, боюсь, недостаточно денег.

— Да, дон Дублон по-прежнему против…

Слово за слово, стакан за стаканом. Все хорошо, пока пьяное внимание не ловит доселе ускользавшую мелочь.

— Дон Дьего, мало того, что вы разбавляете вино водой, так еще и позволяете себе пропускать!

— Я вообще почти не пью. Да и вам довольно, дружище.

Ровный тон не помог.

— Мало того, что ты меня пытался подпоить, так теперь еще и учишь? И глаза бегают…

Вскочил, рванул из ножен рапиру — из-за обшлагов посыпались золотые. Антонио растерянно замер — и получил эфесом в лоб. После чего украсил изящным нарядом заплеванный пол.

Дон де Эспиноса тоже плюнул — в сторонку от поверженного собутыльника. Сел. Укоризненно посмотрел на бессознательное тело.

— Занятно, — объявил громко, — и что мне теперь с тобой делать? По уму следовало бы счесть, что я был при исполнении, да сдать в кутузку с готовым приговором, и пусть сестра с зятем откупают тебя у аудиенсии. Но в норд-ост я безумен, а в дождь милосерден… Эй, найдется здесь пара человек, что согласится доволочь благородного дона до дому? Довольно богатого дона, замечу. Плата за услугу — на полу валяется.

Иначе — никак. Конечно, золото — слишком щедрая плата, но если уличный судья нагнется, чтобы подобрать среди сора и плевков сверкающий рыжий кругляш, цена ему — казенный черный мараведи.

Желающие, разумеется, нашлись. Сгребли плату с пола, авансом. Двинулись — процессией. Носильщики с грузом на плечах спереди, сеньор алькальд сзади. Всякий встречный-поперечный трогает шляпу, иные и приподнимают. Сыплются вопросы.

— Что за франта поймали, дон алькальд?

— А что ж вы без своих ребяток? Опять всех разослали?

— Гляньте, над доном Дьего дождь гуще, чем везде…

— Ой, офицерик с галер! Молоденький!

— Стой, судейская крыса! Отдавай товарища… О, да ты один, без подручных. Не пора ли тебе напомнить, что такое королевские галеры?

Рука ложится на эфес… Сегодня не хочется убивать. Рядом висит тонкое водяное облачко — а потому на душе печаль, но светлая. Уйдет — оставит после себя затухающее ощущение чуда. Холодный металл, даже сквозь перчатку, обжигает руку. Можно иначе? Да! Слава Пресвятой Деве, из-за угла выворачивает патруль. Чего стоят зубочистки галерников против алебард стражи, галерники теперь знают! Тем более во главе патруля — самая грозная фигура в севильской страже. Мало что отправит на гарроту, так еще и посмешищем сделает для всего города.

— Диего? Ты этих убьешь или пусть бегут?

Сегодня патруль ведет единственный человек, которого в порту боятся больше, чем парочку Эррера Эспиноса. Да, от него можно иной раз уйти… А толку? Вся Севилья будет пересказывать, каким шутом ты себя показал. Это не мрачная эпитафия от дона Терновника, которая в чем-то и возвышает. Когда-то жанр породил Гонгора с его эпитафией Родриго Кальдерону.

«…Кто славно разорил державу,
кто славно шел на эшафот,
кто был разбойником на славу!»

Всякий идальго большой дороги готов скорей умереть от меча поэта культистской школы, чем попасться на язык насмешнику. Лучше уйти в вечность мрачноватой фигурой, подобной некогда всесильному временщику, чем жить среди насмешек, которые очередной писака не замедлит перенести на бумагу. Поговаривают, сам Солорсано не брезгует вставлять в плутовские новеллы остроты Пенчо Варгаса.

— Пусть уходят… Пока. Тебя сюда словно святой Яго направил!

Младший альгвазил Варгас довольно крутит ус. С молодыми да ранними так всегда. Какой ты ни орел, а вытаскивать тебя из переделки старикам. Впрочем, Диего молодец, не стал втравливать патруль в лишнюю стычку. Потому стоит вернуть любезность.