Боевые паруса. На абордаж! - Страница 42

Теперь выяснилось, что иные вянущие красавицы этой привилегии не признают. Желают заставить дона Диего поработать не одним мечом, так другим? Что ж, можно посчитать… четыре души за двадцать эскудо… пять с головы. Кое-кто весьма недорого ценит работу уличного судьи!

Усталость в руке перетекает в боль. Но опустить меч хоть на мгновение — умереть. Сколько длится пляска по кругу? Час? Сутки? Диего не считает удары сердца. Бьется, не обращая внимания на порезы и блеск второстепенных угроз. Царапина на левой руке? Черт с ней! Выпад по ногам? Вряд ли попадут, скорость он пока держит. Сердце, голова, шея, живот — вот и все, что идет сейчас в счет. И правая рука, конечно. В ней сейчас вся сила и вся защита.

Голова норовит пойти кругом, так близко подобралась костлявая. Неправда, что разум не боится смерти. Еще как! Просто он занят. Рука уже не чувствует чужого клинка при соприкосновении стали. Глаза заливает пот. Остры только меч и мысль. Кажется, тело потеряло изначальные навыки, и разуму, который без того занят, приходится отдавать сжатым ужасом и усталостью органам приказ на каждый вдох, на каждый удар сердца.

Будь рядом с Диего наставник-диестро, тот бы объяснил ученику, что в схватке против троих бойцу его школы любой порыв может лишь навредить. Потому подобное состояние — знак приходящего мастерства. Год-другой, и бабочка выпорхнет. Тогда трое «вульгарных фехтовальщиков», со всем их уличным опытом, проживут против родившегося диестро не дольше, чем займет короткий росчерк меча. Уже сейчас холодный, льдистый разум в состоянии встать между бойцом и судьбой, оставить добрую треть злого рока за спиной, зажимать руками разваленный живот, да тихо подвывать.

Двое против одного — чуть менее страшно. Просто… тяжело. Меч словно залили ртутью. А у вражин еще и кинжалы, по старинному обыкновению. Вторым оружием диестро служат разум, баланс — и плащ, которым удобно отвести укол, но бесполезный против ударов. Потому противники стараются рубить. Пока — без толку, и со временем — все менее ловко. Похоже, силы убывают примерно поровну.

Медленные удары сердца сливаются в дурную бесконечность — которая разорвана! За спинами нападающих — шаги. Еще одна компания. Тоже крючка с хвоста сбрасывают? Явно не подкрепление к убийцам — те забеспокоились, разомкнули клинки. Бой распался.

— Проходите, судари, — один из головорезов плюет на мостовую, уже украшенную телами двух товарищей. Кто знал, что у проклятого судьи под широкими рукавами мантии липовые бруски примотаны. Мало того, что руку защищают, так еще и клинок в них вязнет. Но больше они на эту удочку не купятся!

— Что, судейская крыса огрызается? — да это же офицеры с галер! — Господа, выбирайте: можно помочь этим честным людям в их мщении, несомненно, справедливом. А можно просто посмотреть, кто кого. Верно, выйдет увлекательней боя быков.

— Я с этим типом пил, — откликается знакомый голос. Антонио де Рибера! — потом мы повздорили. И даже подрались. Потом судья меня заволок домой. Обобрал, правда, как липку, но что возьмешь с юриста? Иначе они просто не могут.

— Судари, решайте быстрей. Нам некогда… — торопит бретер. А ему и точно некогда — по бедру пролегла мокрая полоса. Так что или закончит бой быстро, или свалится. Потому, что последний подельник один на один с диестро не управится точно.

Антонио медленно достает шпагу.

— Я решил, — говорит. И словно падает на землю — только шпага взлетает вперед и вверх. Полный выпад! Итальянский, с упором левой рукой в землю.

Главарь пронзен. Но стоит последнему из головорезов повернуться к новой угрозе, как на шее у него вспухает алая черта. Бретер пытается зажать рану руками. Тщетно. Сквозь пальцы пробиваются черные пузыри. Последние хрипы — уже на земле. Кончено!

— Благодарю, — кланяется Диего, — Антонио, ваши товарищи не желают продолжить развлечение? С вами-то мы квиты. Или мне можно искать виолу? Я ее тут в самом начале боя посеял. Ноги у нее явно еще не отросли, но что инструмент прорастет и даст урожай — не верится.

— Виолу… Так вот почему ты один! Судя по времени, идешь туда, а не оттуда. Не будем задерживать… Тебя можно бы и обидеть, но к чему огорчать даму?

Диего скоро подобрал с камней кусок тени средних размеров, пожелал господам офицерам удачной ночи и торопливо зашагал дальше.

— Интересно, — заметил один из друзей Антонио, — как этой даме понравятся отпечатки от сапог кавалера на полу? Кровавые.

— Скорей всего, она к ним привыкла. Весь город знает, что этому одинокому холостяку мантию чинит женская ручка. Да и ночует он у себя не всегда! Что происходит с теми, кто сдуру пытался выследить — мы видели…

Антонио меж тем перевернул сраженного им головореза.

— Я видел, куда попал. От пробитого плеча эспадачины не умирают. Так что открывай глаза и начинай говорить. Не то добьем.

— Что говорить? — теперь бретер не молчит, шипит от боли.

— Рассказывай, кто тебя послал.

— Дона…

— Я ведь сейчас перережу тебе глотку за то, что осмелился пачкать своим грязным ртом благородное имя.

Антонио, и правда, достал кинжал милосердия, как раз и предназначенный — раненых добивать. Прижал к шее бретера.

— Это правда.

Лезвие чуть сдвинулось, прорезая кожу.

— Не лично… Ее камеристка. Золота дала достаточно, чтобы я понял, что заказ — госпожи.

Офицеры переглянулись.

— Пусть живет, — сказал один, — я слыхал что-то такое. Вроде как она благодарна портовому кактусу.

— Угу, — буркнул Антонио, — а если благодарность заканчивается ревностью, безумной до наемных убийц… Верно, у них чего-то было.