Боевые паруса. На абордаж! - Страница 70

Даже выпивка не принесет утешения. Потому как ее, толковой выпивки, как раз и нет. Простому солдату в колониях не дано мечтать о добром вине, по крайней мере, с тех пор, как началась очередная война… В старые добрые времена нетрудно было раздобыть добрую голландскую водку. Увы, теперь торговля с Голландией закрыта, а испанские корабли до Ямайки просто не доходят — французов боятся. Те свили разбойничьи гнезда на островах, и любой одинокий корабль для них желанная добыча. Конвои же идут мимо, к богатой Гаване, оттуда — на материк, где платят серебром, а не сахарным тростником, размолотым в кашицу и выжаренным на плоских противнях.

Бывают еще барки с материка, но они не привозят ничего, что было бы сделано в Старом Свете, а если и привозят, то задорого. За такое дорого, что у простого солдата таких денег и за год службы не наберется. В трюмах у них будет немного кожи — тогда можно будет справить новые сапоги, много вяленой говядины, красного перца, какао и кукурузной муки. Того, чем и будут питаться обитатели острова. Обратно поедет патока. Жители колоний любят сладкое! В ожидании кораблей с юга, сладким сиропом залиты все бочки. Патока почти не портится и может ждать кораблей год, даже два.

Из нее и бражку поставить можно, жизнь себе подсластить — если от сахарного привкуса еще не выворачивает. А тошнит — сдержи рвоту, и вскоре станет хорошо и весело.

Ходят слухи, что в Бразилии и на Санто-Доминго наловчились гнать из тростника чего позабористей. Увы, не привозят. Патоки у них своей достаточно, а больше с ла Веги взять нечего. Потому мечта часового остается прежней: корабль с квадратными парусами. Из Европы.

Часовой вновь поднимает взгляд. И видит на границе сини и зелени белое пятнышко. Моргает. Протирает глаза. И, убедившись, что паруса — не мираж, издает радостный крик:

— Корабль на горизонте!

Сонный город изволил проснуться не сразу. Мало ли, парус! Может, снова губернатора озадачат из Гаваны. Однако, как только стало ясно, что кораблей два, и один из них потрепанный штормом флейт, верно, отбившийся от гаванского флота, горожане забыли и про жаркое солнце, и про пользу послеобеденной дремы. Встретили на половине дороги, крича с лодок приветствия. Провели к причалу, выслушали историю — и заметно приуныли. Главным грузом корабля оказались люди.

Люди — тоже хорошо. Люди, это вести изо всех уголков Испании, интересные беседы на все дни, что флейт будет чиниться, возможность попотчевать самых благодарных едоков, соскучившихся по свежей пище. Первая порция бесплатно! Почему? Новички ее выплюнут. Кому дворянский гонор не позволит, будут хлестать воду, как сеньорита в моряцкой шляпе. Эта пришла на пинассе, не погнушалась спрыгнуть в воду, не дожидаясь, пока подадут сходни. Теперь знакомится с сеньором красным перцем — до слез на глазах. Отняв кружку от обожженного рта, спрашивает:

— Что это было?

— Кукурузная лепешка. Пресная.

— Это — пресная?

— Привыкайте, вы в Америке. Вот, говядинки не желаете? Только осторожней. Она острая. В самом деле.

Руфина трогает кусок мяса пальцем. Принюхивается. Мотает головой.

— Я не огнеед.

— А сардинку печеную?

— С перцем?

— Тут все с перцем. Или с перцем, или гнилое…

Но добрая душа находится.

— Берите сардину. Самую-самую непроперченную, — советует, — потом ее нужно ухватить одной рукой за голову, другой за хвост. Вкусно?

Очень. И своеобразно. Как и необходимость есть рыбу руками и зубами, без ножа и вилки. А перчатки, разумеется, за поясом.

— Да… Дайте еще воды! Уфф… Правда, вкусно. В Севилье такого не бывает. А сколько они стоят, сардинки?

Мелкие монетки позвякивают в третьем кошеле — в том, что одиноко болтается снаружи. Но самой маленькой из них оказывается достаточно, чтобы есть печеную рыбу целый день. Сколько влезет. В Севилье та же рыба стоит не в меди, а в серебре. В Мадриде — думать страшно. Эта золотая рыба будет там соленой, а не печенной на решетке. Что ж, придется привыкать. В книгах пишут, что в колониях еда дешева, но и труд тоже. Особенно в таких вот небольших городках! Весь смысл Сантьяго де ла Вега в том, чтобы менять патоку на привозные товары и рыбу, так что большинство горожан — рыбаки. Есть и несколько торговцев, сидящих на маленьких складах со всякой всячиной в ожидании, когда кто-нибудь из плантаторов не выберется в город по какой-никакой надобности. В город съезжаются только когда сезон, и за урожаем приходит флот. Или не приходит… Последние годы — чаще второе. Потому плантации, прежде растившие тростник на продажу, понемногу обретают черты классических поместий: немного тростника на случай, если корабли все-таки придут, кукуруза — на муку и скоту на корм, фруктовые деревья.

Есть и ремесла. Раз ловится рыба — значит есть и плотники, больше по лодкам, но и кораблю помочь в состоянии. Эти уже торгуются с капитаном. Помощь с ремонтом нужна. Поставить временные мачты. Что же касается оплаты…

— Пинассу не возьмем. Ходить на материк она маленькая, рыбу ловить — большая. Мы за рыбой далеко не бегаем. Плати серебром. Или с губернатором поговори. Может, ему пинасса в какую надобность окажется.

Знают: надобность у губернатора есть. Глупая, но неотложная. Совсем не секрет, отчего дон Себастьян всю неделю зубами скрежещет. Потому сеньору капитану стоит заглянуть в сложенный из массивных глыб белого камня дом на пригорке. Да тут каждый дом — крепость. При этом форт — забор из рассыпающихся от ветхости жердинок. Как так? Руфина настолько удивлена, что все размышления об особенностях местной архитектуры вслух проговаривает. Моряк, решивший, похоже, отыграть роль дуэньи, объясняет про беспощадное тропическое солнце, от которого и защищают стены и крыши. А враги… Последний дикий индеец умер лет двадцать назад.